— Я была на стриптизе. — оповестила меня дочь от дверей. — В театре. Одна.
Этот удар мать приняла стоически, выпрямившись на диване как декабрист при оглашении приговора, стараясь при этом не пнуть ни в чем не повинного кота, лежащего в ногах.
Спицы замерли в руках. Шарф, которому я перед этим жаловалась на боли в натруженных гантелями руках, указывая на мою самоотверженность при его создании, насторожился — довяжут ли? До меня ли будет вязальщице? Смотают ли нервно обратно в клубок или ничего, обойдется?
«Спокойно, Маня, дышем глубже. «Театр» это новый ночной клуб или притон? Какое-то странное название…» — заметались мысли. Версии понеслись галопом, перескакивая друг через друга — от «где же мы тебя упустили?», до «почему одна, почему без меня, матери своей всеразрешающей, страстной любительницы этого вида искусства?»
Виделись сверкающие стразами трусы и запотевший стакан с вискарем. Блестки дождем, падающие с потолка, шляпы на голое тело и бугры, равномерно прожаренных в солярии, мышц.
В секунду пришло осознание, что дочь выросла и заинтересовалась тем, чем и должна была. «Боже-боже, года летят, дети взрослеют, мы, соответственно, не молодеем… Где мой пояс из собачьей шерсти? Надо, наверное, начинать мерять давление. И коньяк принимать на ночь — ах, что уж тут мелочиться…» — начала перестраиваться я на философский лад, бесцельно двигая петли на спице.
«А и ладно, и пусть! Но узнать где этот вертеп находится все же нужно, вдруг понадобится?» — подумала я и смирившись с неизбежным, да махнув на все рукой, задала вопрос:
— А что это за заведение такое со стриптизом — «Театр»?
— «Театр» — это театр. — пожала плечами Эрлуша. — А «Стриптиз» — это спектакль. Просто спектакль, а ты что подумала? — подозрительно глянул на меня ребенок.
— Я? Только хорошее. — подтянула я спицей сползшую петлю, испытывая смешанное чувство облегчения и легкой досады — ежевечерний лечебный прием коньяка отодвигался на неопределенный период. — Как я могу? Я же мать. Рассказывай про что пьеса…